праздника ждать -- лето, зиму и еще лето, но
тем он и доро­же, праздник-то. Да и есть, что ждать.) В такие дни, весной, у
нас
в избе идет
такой тарарам, что душа заходится от
ликую­щего, делового
чувства. Я то и дело выскакиваю смотреть Райку, щупаю ее теплое брюхо,
хоть
ни
шиша не смыслю в этом.
Таля тоже бегает со мной,
тоже
щупает
Райкино
брю­хо... Райка, повернув голову, смотрит
на нас дымчато-влаж­ными глазами,
нежными глазами
--
она
тоже
ждет теленка,
она,
наверно, понимает
наше
суетливое беспокойство.
-- Вань, скоро?
-- Ночью, наверно, опростается.
Всю ночь у нас горит свет; мама ходит к Райке, тоже щу­пает ее брюхо...
Приходит и говорит:
-- Прямо
близко уже...
Слышно: толкается ногами-то, толкается,
а все
никак.
Уж
не беда
ли с ней? Матушка
--
ца­рица небесная,
не допусти до
смерти голодной. Куда мы тогда денемся?
Тревожная, страшная ночь.
И рано поутру наш дедушка смотрит Райку и говорит нам всем:
-- Чего заполошничаете-то?
Сегодня
к ночи
только...
Детей
пужаешь,
дуреха! --
Это он на маму, потому что к утру мы с Талей бываем зареванными.
Сколько счастья приносил нам дедушка!
А теперь --
еще
зима. Я на стенке начертил в ряд
не­сколько палочек,
сколько осталось дней до марта. Вычерки­ваю вечерами по одной, но их еще так
много!
Но бывала
у меня одна
радость -- неповторимая, боль­шая -- и зимой: в
долгие зимние вечера я читал на печке ма­ме и Тале книги.
С
книгами у меня целая история. Я каким-то образом на­учился читать до
школы:
учил
меня
дядя Павел (тот сам чи­тать страсть
как
любил
и
даже
пытался сочинять стихи
и, го­ворит, когда он был на войне, то некоторые его
стихи
печа­тали
во
фронтовой
газете.
Наверно,
неправду
говорит,
он
прихвастнуть
любит:
когда
мне
теперь попалась тетрадка
его стихов,
они
поразили меня своей бестолковщиной)...
Сло­вом,
как только я еще и в школе
поднаторел и стал читать до­статочно
хорошо, я впился в книги.
Я их
читал
без разбора, подряд, какие давала библиотекарша. Она удивлялась и не верила:
-- Уже прочитал?
-- Прочитал.
--
Неправда. Надо, мальчик,
до конца читать, если бе­решь книга.
Вот
возьми и дочитай.
Что с ней было делать? Брал книжку обратно, терпел дня два и шел опять.
Потом я наловчился
воровать
книги из школьного книжного шкафа. Он
стоял в
коридоре,
шкаф,
и когда летом школу ремонтировали, в коридор --
вечерком,
попозже
--
можно
было
легко
проникнуть.
Дальше
--
еще
легче:
шкаф
двустворчатый,
два колечка на краях створок, замок с
дужкой... Приоткроешь
створки
--
щель
достаточна,
чтоб
пролезла
рука:
выбирай
любую!
Грех
говорить,
я это де­лал
с восторгом. Я потом
приворовывал
еще кое-что
по
ме­лочи, в
чужие огороды лазил,
но никогда такого упоения,
та­кой зудящей
страсти не испытывал, как с этими книгами.
Маме нравилось, что
я много читаю. Но вот выяснилось,
что
учусь я
в
школе на редкость плохо.
Это
пришла и расска­зала учительница. Они с мамой
тут же установили причину такого страшного отставания -- книги. (Парень-то я
был не
такой уж совсем дремучий.) А тут еще какая-то дура сказала маме, что
нельзя,
чтобы парнишка
так
много читал, что бывает -- зачитываются.
Мама
начала
немилосердно бороться с моими
книгами. Из библиотеки меня выписали,
дружкам моим запретили давать мне книги, которые они берут на свое имя. Они,
конечно, давали. Мама выследила меня дома, книжки отняла, меня выпорола... Я ..далее