сердце тоже стал
собираться.
До бригадного
дома километра полтора. Пока добрались, пустили коней
и
поужинали,
густая синева
небесная наполз­ла, но
дождя
не
было.
Налетел
сильный ветер, поднялась пыль... Во мгле трепетно вспыхивали молнии и гремел
гром. Ветер рвал, носил, а дождя не было.
-- Самая воровская ночь, -- сказал дядя Ермолай. -- Ну-ка, Гришка... --
дядя Ермолай поискал глазами, я попал­ся ему, -- Гришка с
Васькой, идите на
точок
--
там ночуете. А то как бы в такую-то ночку не
подъехал кто
да не
нагреб зерна. Ночь-то... самая такая.
Мы с Гришкой пошли на ток.
Полтора
километра,
которые
мы
давеча
проскакали
ми­гом,
теперь
показались
нам
долгими и опасными. Гроза ра­зыгралась вовсю: вспыхивало
и
гремело со всех сторон! Прилетали редкие капли,
больно били по
лицу. Пахло
пы­лью и чем-то вроде
жженым -- резко,
горько. Так пахнет, когда
кресалом
бьют по кремнию, добывая огонь.
Когда
вверху
вспыхивало, все
на земле --
скирды, дере­вья,
снопы в
суслонах, неподвижные
кони,
-- все как будто
на
миг
повисало в воздухе,
потом
тьма
проглатывала все;
сверху
гремело
гулко, уступами, как
будто
огромные камни срывались с горы в пропасть, сшибались и прыгали.
Мы наконец заблудились. Сбились с
дороги и потеряли ту скирду, у какой
молотили. Их
было много. Останавлива­лись, ждали, когда осветит:
опять все
вроде
подскакивало, короткий миг висело в воздухе, в синем, резком свете, и
все опять исчезало, и в кромешной тьме грохотало.
--
Давай залезем в
первую
попавшую скирду и
заночу­ем, -- предложил
Гришка.
-- Давай, конечно.
-- А утром скажем, что ночевали на точке, кто узнает?!
Залезли
в обмолоченную скирду, в
теплую пахучую
соло­му.
Поговорили
малость, наказали себе проснуться порань­ше... И не заметили, как и заснули,
не слышали, как ночью шел дождь.
Утро раскинулось
ясное, умытое, тихое. Мы
проспали. Но так как
ночью
хорошо промочило, наши молотить рано не поедут, мы знали. Мы пошли в дом.
--
Ну,
караульщики,
--
спросил
дядя
Ермолай,
увидев
нас,
мне
показалось, что он смотрит пытливо. -- Как ноче­вали?
-- Хорошо.
-- Все там в порядке? На точке-то?
-- Все в порядке. А что?
-- Ничего.
Спрашиваю...
Я посылал, я и спрашиваю. "А
что?", -- а сам
все смотрит.
Мне стало не по себе.
-- Зерно-то целое?
-- Целое, --
у Гришки
круглые, ясные глаза; он смотрит не мигая. -- А
что?
-- Да вы были там?! На точке-то?
У меня
заныл кончик позвоночника, копчик.
Гришка
то­же растерялся...
Хлоп-хлоп глазами.
-- Как это "были"?..
-- Ну да, были вы там?
-- Были. А где же мы были?
Эх, тут дядя Ермолай взвился:
-- Да
не были вы там, сукины вы сыны! Вы где-то под суслоном ночевали,
а говорите -- на точке! Сгребу вот счас обоих да носом -- в точок-то, носом,
как котов пакостливых. Где ночевали?
-- От... Ты чо?
-- Где ночевали?!
-- На точке, -- Гришка, видно, решил стоять насмерть. Мне стало легче.
-- Васька, где ночевали?
-- На точке.
-- Да
растудыт
вашу туда-суда
и
в ребра!.. --
дядя
Ермо­лай аж за
голову взялся и болезненно сморщился. -- Ты гля­ди, что они вытворяют-то! Да
не
было
вас на току, не
было-о!
Я ж
был там!
Ну?!
Обормоты вы
такие,
обормоты! Я ж сле­дом за вами пошел туда --
думаю,
дошли
ли они
хоть? Не
было вас там!
Это нас не смутило -- что он, оказывается, был на току.
-- Ну и что?
-- Что?
-- Ну и... мы тоже были. Мы, значит, маленько попоз­же... Мы блудили.
-- Где попозже?! -- взвизгнул дядя Ермолай. -- Где по­позже-то?! Я
там
весь дождь переждал! Я только к свету от­туда уехал. Не было вас там!
-- Были...
Дядя Ермолай ошалел... Может быть, мы
-- в глазах
его -- тоже ..далее