раскатывает лепешечки, мать и Ванька за­ворачивают в них мясо.
Наташка старается, прикусив язык; вся выпачкалась в
муке. Она
даже не
догадывается, что вот эти самые лепешеч­ки можно так поджарить на углях, что
они будут хрустеть и таять на зубах. Если
бы в камельке горел огонь. Ванька
на­шел бы случай поджарить парочку.
-- Мама, а у ней детки бывают? -- спрашивает Наташка.
-- У кого, доченька?
-- У лисы.
Ванька фыркнул.
-- А как же они размножаются, по-твоему? -- спрашива­ет он Наташку.
Наташка не слушает его -- обиделась.
-- Есть у нее детки, -- говорит мать. -- Ма-аленькие... лисятки.
-- А как же они не замерзнут?
Ванька так и покатился.
-- Ой, ну я не могу! -- восклицает он. -- А шубки-то у них для чего!
-- Ты тут не вякай, -- говорит Наташка. -- Лоботряс!
-- Не надо так на брата говорить, доченька. Это нехорошо.
-- Не
выучится он у нас, -- говорит Наташка, глядя на Ваньку
строгими
глазами. -- Потом хватится.
-- Завтра зайду к учительше, -- сказала мать и
тоже стро­го посмотрела
на Ваньку, -- узнаю, как он там...
Ванька сосредоточенно смотрит в стол и швыркает носом.
Мать посмотрела в темное окно и вздохнула.
-- Обманул нас Филиппушка... образина косая! Пойдем в березник, сынок.
Ванька быстренько достает с печки стеганые штаны,
рукавицы-лохматушки,
фуфайку. Мать тоже одевается потеп­лее. Уговаривает Наташку:
-- Мы сейчас, доченька, мигом сходим. Ладно?
Наташка смотрит на них и молчит. Ей не хочется одной оставаться.
Мать
с
Ванькой
выходят
на
улицу,
под
окном
нарочно
громко
разговаривают,
чтобы Наташка их слышала. Мать
еще подходит к окну,
стучит
Наташке:
-- Таля, мы сейчас придем. Никого не бойся, милая!
Наташка что-то отвечает -- не разобрать что.
--
Боится, -- сказала
мать. --
Милая ты моя-то... --
От­вернулась и
вытерла рукавицей глаза.
-- Они все такие, -- объяснил Ванька.
... Спустились по крутому взвозу к реке. На открытом месте
гуляет злой
ветер. Ванька пробует увернуться от него: идет боком, идет задом, а лицо все
равно жжет как огнем.
-- Мам, посмотри! -- кричит он.
Мать осматривает его лицо, больно трет шершавой
рукавицей щеку. Ванька
терпит.
В лесу
зато тепло и
тихо.
Удивительно тихо,
как
в каком-то
сонном
царстве. Стройные березки молча обступили при­шельцев и ждут.
Ванька
вылетел вперед
по
глубокому снегу и,
облюбовав
одну, ударил
обухом по ее звонкому крепкому телу. Сверху с шумом тяжко ухнула туча снега.
Ванька хотел отскочить, запнулся и
угодил с головой в
сугроб, как в мягкую
постель. Мать смеется и говорит:
-- Ну, вставай!
Пока
Ванька отряхивается, мать утаптывает
снег вокруг березки. Потом,
скинув
рукавицы,
делает
первый
удар,
вто­рой,
третий...
Березка
тихо
вздрагивает и сыплет крохотными
сверкающими
блестками. Сталь
топора хищно
всплескивает холодным огнем
и раз за
разом
все
глубже вгрызается в белый
упругий ствол.
Ванька
тоже
пробует
рубить,
когда
мать
отдыхает.
Но
по­сле
десяти-двенадцати ударов горячий туман застилает ему глаза. Гладкое топорище
рвется из рук.
Снова рубит мать.
Березка охнула и повалилась набок.
Срубили еще одну -- поменьше -- Ваньке и, взвалив их на плечи, вышли на
дорогу. Идти
поначалу легко.
Даже
весе­ло.
Тонкий конец березки
едет по
дороге, и березка глуховато
поет около
уха. Прямо перед Ванькой
на дороге
виляет
хвост
березки,
которую
несет
мать.
Ванькой
овладевает
желание
наступить на него. Он подбегает и прижимает его ногой.
-- Ваня, не балуй! -- строго говорит мать.
Идут.
Березка гудит и
гнется в
такт шагам, сильно нажимая
на плечо. Ванька
останавливается,
перекладывает
ее
на
другое плечо. Скоро онемело
и это.
Ванька то
и
дело останавливает­ся и перекладывает комель березы с плеча на
плечо. Стало жарко. Жаром пышет в лицо дорога.
--
... Семисит
семь, семисит
восемь,
семисит
девять...
--
шепчет
Ванька.
Идут.
-- Притомился? -- спрашивает мать. ..далее