подруги.
То обстоятельство,
что
она
не пода­вала на
развод и не
делила
квартиру,
вселяло поначалу
уверенность,
что
она
вернется.
Но проходили
недели, месяцы... Два с половиной месяца прошло, а от
нее ни слуху ни духу.
А
ведь
слышала
же, конечно,
что
Владимир Семеныч
бро­сил
пить,
ходит
нарядный, покупает дорогие вещи. Зна­чит?..
"Значит, нашла
любовника, --
горько и зло думал Влади­мир Семеныч. --
Зараза. Ну ладно!"
И Владимир
Семеныч
решил
тоже показать, что
он не
лыком шит, решил
показать, что его козырь старше. Он был человек расторопный.
Сперва появилась Валя с сырзавода, белозубая, с
голубы­ми глазами. Она
была из деревни, почтительная, это по­нравилось Владимиру Семенычу. Раза два
они
с Валей
хо­дили в
кино, потом Владимир Семеныч
пригласил
ее к
себе
домой.
В воскресенье. Прибрался
дома,
расставил
на столе шампанское (для
Вали), конфеты, грецкие орехи, яблоки... И поехал за Валей.
В общежитие к ней он доехал
на трамвае, а обратно по­шли пешком: чтобы
все видели и передали Люське.
Шли с Валей под ручку, нарядные, положительные.
--
Меня тут некоторые знают, -- предупредил Владимир Семеныч, -- могут
окликнуть... позвать куда-нибудь...
-- Куда позвать? -- не поняла Валя.
-- В пивную. Не надо обращать внимания. Ноль внима­ния.
Я их больше не
знаю, оглоедов.
Чужбинников. Злятся, что
я
бросил пить... А чего злиться?
Нет, злятся. Могут провокацию устроить -- не надо обращать внимания.
-- А самого-то не тянет больше к ним? -- спросила Валя.
-- К ним?! Я их презираю всех до одного!
-- Хорошо. Молодец! -- от всего
сердца похвалила
Ва­ля. -- Это
очень
хорошо! Теперь -- жить да радоваться.
-- Я и так пропустил сколько времени! Я бы уж теперь завсекцией был.
-- Еще пока опасаются?
-- Чего опасаются? -- не понял Владимир Семеныч.
-- Завсекцией-то ставить. Пока опасаются?
-- Я думаю, уже
не опасаются.
Но
дело в том, что у нас завсекцией --
старичок, он уже
на пенсии, но еще работает, козел. Ну, вроде того, что
--
неудобно
его
трогать. Но, ду­маю, что внутреннее
решение они уже приняли:
как только тот уйдет, я занимаю его место.
Пошли через городской парк.
Там на
одной
из
площадок соревновались городошники. И стояло немного
зрителей -- смотрели.
Владимир Семеныч и Валя тоже минут пять постояли.
-- Делать нечего, -- сказал Владимир Семеныч, трогаясь дальше в путь.
-- А
у
вас, Владимир Семеныч, я как-то все не спрошу: родные-то здесь
же живут? -- поинтересовалась Валя.
-- Здесь! -- воскликнул не без иронии Владимир Семе­ныч.
-- Есть дяди,
два, три тетки...
Мать с отцом померли. Но
эти... они все
из себя строят,
воображают, особенно ко­гда я злоупотреблял. У нас наметилось отчуждение, --
Вла­димир Семеныч говорил
без
сожаления, а
как
бы
даже по­смеивался над
родными и сердился на них. -- Обыватели. Они думают, окончили там... свои...
Мещане! Я же не маль­чик им, понимаешь, которого сперва можно не допускать к
себе, потом, видите ли,
допустить. У
меня ведь
так: я мол­чу-молчу, потом
как
покажу зубы!..
Эта
моя дура тоже дума­ет, что я
за ней бегать стану.
Шутить изволите! Если у
меня в жизни вышел такой
кикс,
то я из него найду
выход,
--
Вла­димир Семеныч
очень гордился,
что
бросил пить, его пря­мо
распирало.
--
Посмотрим
через
пару
лет, как
будут жить
они, а
как я.
Крохоборы.
Я
через
месяц
себе
"Роджерс" (гар­нитур такой,
югославский)
приволоку:
обещали завезти штук
семь. Мы уже распределили, кому первые три
пойдут... Две тысячи сто семьдесят рэ. Через
месяц они у меня будут. Видела
когда-нибудь "Роджерс"?
-- Нет. Мебель такая?
-- Гостиная такая, особенно стенка шикарная. А "Россарио" видела?
-- Нет.
--
У
меня стоит
"Россарио", счас посмотришь.
Всего
де­вять штук
в
городе. ..далее