что?! -- Мне
хотелось
еще
разок
подержать
самолет, а
чтоб долговязый дал,
надо,
чтоб Таля не тянулась
и
нечаянно не выхватила бы его у меня.
Тут вошли взрослые. Отец долговязого сказал сыну:
-- Иди спать, Славка, не путайся под ногами.
Когда остались мы одни, я вдруг обнаружил, что свет-то
-- с потолка!..
Под
потолком висела
на
шнуре
стеклянная лампочка,
похожая на
огурец, а
внутри лампочки -- светлая паутинка. Я даже вскрикнул:
-- Гляньте-ка!..
-- Ну что? Электричество. Ты, Ванька, поменьше теперь ори -- не дома.
Тут вступилась мама:
-- Парнишке теперь и слова нельзя сказать?
-- Да говори он сколько влезет -- потихоньку. Чего заполошничать-то.
Они еще поговорили в таком духе -- частенько так разго­варивали.
-- Завез, да еще недовольный...
-- Ну
и давай теперь на каждом шагу: "Гляди-ка!
Смотри-ка!"
Смеяться
ведь начнут.
-- Ну и не одергивай каждый раз парнишку!
-- Погоди, сядет он тебе на шею, если так будешь...
А как, интересно? Самого отец чуть не до смерти
зашиб на покосе за то,
что
он,
мальчишкой, побоялся
распутать
и
обратать
шкодливую
кобылу --
лягалась... Сам же нет-нет да
вспомнит про это и обижается на своего
отца.
Его тогда, ма­ленького-то, насилу откачала мать, бабушка наша неродная. А на
шею я никому не сяду, не надо этого бояться.
Мы легли спать.
Долго
мне
не
спалось.
Худо
было
на
душе.
За
стеной
гром­ко, с
присвистом
храпел хозяин, чуждо гудели
под
окнами
провода,
проходили по
улице -- группами -- молодые
парни и девки, громко разговаривали, смеялись.
Почему-то
вспом­нилось,
как
родной
наш
дедушка, когда выпьет
медовухи,
всякий раз спрашивает меня:
-- Ванька, какое самое длинное слово на свете?
Я давно знаю, какое, а чтоб еще
раз услышать, как он вы­говаривает это
слово, хитрю:
-- Не знаю, деда.
-- А-а!.. -- И начинает: -- Интре... интренацал... --
И по­том
только
одолевает: -- Ин-тер-на-ци-о-нал!
Мы
покатыва­емся со смеху
--
мама, я и
Таля.
-- Эх вы!.. Смешно? -- обижается дедушка. -- Ну, валяй­те, смейтесь.
Можно
бы
сейчас
написать, что в
ту ночь мне
снились
большие дома,
самолет,
лампочка...
Можно
бы
написать, но не помню,
снилось ли. Может,
снилось.
Утром я проснулся оттого, что прямо под окном громко сморкался хозяин и
приговаривал:
-- Ты гляди што!.. Прямо круги в глазах.
Мамы и папки не было.
Таля спала. Я стал думать:
как
те­перь
пойдет
жизнь? Дружков не будет -- они, говорят,
все тут хулиганистые,
еще
надают
одному-то. Речки тоже нету. Она
есть, сказывал
папка, но будет
далеко
от
нас. Лес, говорит,
рядом, там,
говорит,
корову будем
пасти.
Но
лес
не
нашен­ский, не острова -- бор, -- это страшновато. Да и что там, в
бору-то?
-- грузди только.
Тут
вдруг
в
хозяйской
половине
забегали,
закричали...
Я понял из
криков, что Славка засадил в ухо
горошину.
Всем
семейством они побежали в
больницу. Я встал и пошел в их комнату -- посмотреть, какие в
городе печки.
Говорили, какие-то чудные. Открыл дверь... и не печку
увидел, а акку­ратную
белую булочку
на
столе.
Потом я узнал, что
их
зо­вут -- сайки. Никого в
комнате
не
было. Я подошел к столу взял сайку и
пошел к Тале. Она как раз
проснулась.
-- Ой! -- сказала она. -- Дай-ка мне.
-- Всю, что ли?
-- Да зачем?.. Смеряй ниточкой да отломи половинку. Это мама купила?
-- Дали. Славка дал.
Разломили
саечку и стали есть, сидя на ..далее