выбери время. Одиноко мне
стало вдруг, никто не поймет, как ты. Да
и тебе,
наверно, неслад­ко? Ну -- главный инженер, ну... -- черт с рогами,
а -- что
дальше?
Ты
понимаешь?
Ну
ресторан,
музыка
--
как
гвозди
в
башку
заколачивают, -- а дальше-то что? Это
называется: вышли в
люди? Да... мать
твою так-то! Я
вспомню,
как мы картошку в ночном пекли, на душе потеплеет.
Вернуться
бы
опять
туда, в
степь:
костерик, рассказы
про чертей... Эх,
Ва­ня, Ваня... Не зря мы с дипломами-то прыгали? А? Как дума­ешь? Или -- все
нормально? Может, у меня уж тихая
шизо­френия
началась?
У тебя бывает так
или нет?
Честно
только. Куда летом-то ездишь?
В Гагры вшивые? Я эти Гагры
уже
не могу видеть. Но попробуй
заикнись, что хочу, мол, в
деревню к себе
поехать. Что ты! Истерика. Но я все-таки подниму нынче восстание -- будь что
будет. Поеду в
деревню. Не могу больше. Поедем? Давай спишемся -- и махнем.
Черт
с ними, пускай едут в Гагры, а нам надо в деревню съездить. А
то грех
какой-то лежит на душе. Не исповедь
это, а просто
душа
про­сит. В
общем,
неважнецки
я живу, Иван. Так вроде все нор­мально,
на работе хорошо, а
--
нет-нет
--
засосет что-то, тос­ка
обуяет, как сейчас вот, -- и все
охота
послать к черту.
Напиши,
Иван,
прошу.
Адрес
у
меня
теперь
другой
--
улуч­шение! Голой рукой не возьмешь. Жду.
Николай".
Николай Иваныч погасил свет, снял пижаму и подвалил­ся к жаркой жене. И
долго
еще не мог
заснуть. Думал: "Письмо сгоряча накатал бестолковое. Надо
завтра на
службе выбрать время, переписать. А то подумает, действительно...
первая стадия началась".
На службу, как всегда, Николай Иваныч пришел тютель­ка в
тютельку: без
пяти десять. Выбритый, свежий, хотя в го­лове немного шумело: пришлось вчера
хватить снотворного. Шел по
коридору,
привычно здоровался, улыбался... Ему
то­же улыбались. Кого-то остановил, что-то
спросил, кто-то
его спросил, он
ответил.
Ответил
коротко,
толково.
Его
уважали
на
работе.
Миленькая
секретарша привстала, ослепительно улыбнулась. Мелькнуло в голове: "Красивая
женщина,
черт возьми". Впрочем, эта мысль у него мелькала, кажется, каж­дое
утро.
-- Ну, что тут у нас?
-- Значит, первое: звонили...
Звонили, требовали, просили, умоляли, предупреждали... Понеслась душа в
рай! Одно чувство сменялось другим. То: "Послушайте! Я ведь с вами не буду в
казаки-разбойники
играть!
Я
последний
раз
предупреждаю!"
То:
"Милый,
родной...
что
же
я
могу
сделать?
Ну
подумай: что?
Если
бы
от
меня
за­висело..." То: "Понимаю,
все понимаю. Чтобы
лишнего на себя не брать: к
двадцать восьмому. А? Железно! Железно, как у меня главный говорит. Приложим
все силы, не подве­дем". Но больше нравилось: "Послушайте! Мы ведь с вами не
в драмкружке -- не "Отелло" репетируем. Не клянитесь мне, я не верующий. Мне
нужен ма-те-ри-ал! Все!" Еще
нрави­лось: "Ну?.. Так... А что делать? Я тоже
не
знаю! Не
знаю! Да что докладные?
У меня столы
ломятся от докладных. Я
что, вместо подшипников буду ваши докладные вставлять? По­пробуйте, может, у
вас выйдет. Не знаю. Где хотите".
Деловой вихрь закрутил Николая Иваныча,
он про ноч­ное письмо забыл. А
утром, уезжая на работу, захватил его.
Сейчас было не до письма. Пришли корреспонденты из областной газеты.
--
Да
ведь
что,
товарищи?..
Хвалиться
особо
пока
нечем.
План
выполняем...
да, но... -- Четыре
шага по
мягкому
ковру
в одну
сторону,
четыре
--
в
другую, остановка
перед
корреспондентами,
улыбка, ..далее