умные, в
них
постоянно светится мягкий ровный
свет. Мо­жет, и
правда, что ему сейчас тоскливо, но зато уж и лелеет он ее,
и
киснет
как-то
подчеркнуто.
Смотреть
на
него
сейчас
неприятно.
Он,
наверное, напрашивается
на спор, и, если в спор этот ввязаться, он будет до
посинения доказывать, что искусство, стихи, особенно балет -- все это никому
не нужно. Кино -- ничего, кино можно оставить, а всю остальную "бодягу" надо
запретить, ибо
это сбивает
людей с
толку,
"расхолаживает" их.
Коммунизм
строят! Рассчитывают вот этим местом (постукивание пальцем по лбу) и строят!
Мне
не
хочется сейчас
говорить
Сереге, что
он придумал свою
тоску,
не
хочется спорить с ним. Хочется думать про степь и про свой роман.
-- Ох и тоска же! -- опять заныл Серега.
-- Перестань, слушай.
-- Что?
-- Ничего. Противно.
-- В твоем романе люди не тоскуют? Нет?
"Не буду спорить. Господи, дай терпения".
--
У тебя, наверно, положительные герои стихами
гово­рят. А по
утрам
все делают физзарядку. Делают зарядку?
"Не буду ругаться. Не буду".
--
Песни, наверно,
поют о спутниках, -- продолжает
Се­рега, глядя на
меня
злыми
веселыми
глазами.
--
Я бы
за
эти
песенки,
между
прочим,
четвертовал. Моду взяли! "Назна­чаю я свидание на Луне-е!.."
-- передразнил
он кого-то. -- Уже
свиданье
назначил! О! Да ты попади туда! Кто-то
голову
ломает -- рассчитывает, а он уже там. Кретины!
Я молчу. Между прочим, насчет песенок -- это он верно, пожалуй.
Серега тоже замолчал. Малость, наверно,
легче стало. Некоторое время у
нас в комнате очень тихо. Я снова настра­иваюсь на степь и на зори.
-- Дай роман-то свой почитать, -- говорит Серега.
-- Пошел ты...
-- Боишься критики?
-- Только не твоей.
-- Я ж читатель.
-- Ты читатель?! Ты робот,
а не читатель. Ты хоть одну ху­дожественную
книгу дочитал до конца?
-- Это ты зря, -- обиделся Серега. -- Надо писать умнее, тогда и читать
будут. А то у вас положительные герои такие уж хорошие, что спиться можно.
-- Почему?
--
Потому что никогда таким
хорошим
не будешь все
равно. --
Серега
поднялся и пошел к выходу. -- Пройтись, что ль, малость.
Когда
он
вышел,
я
поднялся
с
койки
и
подсел
к рукопи­си.
Один
положительный герой делал-таки у меня по утрам зарядку. Перечитал это место,
и опять стало грустно. Плохо я пишу.
Не только с физзарядкой плохо -- все плохо. Какие-то бесконечные "шалые
ветерки", какие-то жестяные слова про закат, про шелест листьев, про медовый
запах
с полей... А вчера только пришло на ум красивейшее сравнение, и я его
даже записал: "Писать надо так, чтобы слова
рвались, как патроны в костре".
Какие уж тут к черту патроны! Пуговицы какие-то, а не слова.
В комнату постучали.
-- Да!










В
дверь
заглянула маленькая
опрятная
головка.
Пара
ясных
глаз
с
припухшими со сна веками (еще только десять часов воскресного дня).
-- Сережи... Здравствуйте! Сережи нету?
-- Сережи нету. Он только что вышел куда-то.
-- Извините, пожалуйста.
-- Он придет скоро.
-- Хорошо.
Сейчас у Сережи начнется праздник. Тоску его липовую
как ветром сдует.
Он
любит эту маленькую опрятную голов­ку, любит тихо, упорно и
преданно. И
не говорит ей
об
этом. А она какая-то
странная:
не понимает этого. Сидят
часами
вместе, делают
расчет
какого-нибудь
узла
двигателя
внутрен­него
сгорания.
Сережу седьмой
пот
прошибает
--
волнуется, оглобля такая.
Не
смотрит
на
девушку -- ее зовут Лена, -- орет,
стучит огромным кулаком
по
конспекту.
-- Какой здесь кпд?!
Леночка испуганно вздрагивает.
-- Не кричи, Сережа.
-- Как же не кричать?! Как же не кричать, когда тут эле­ментарных вещей
не понимают!
-- Сережа, не кричи.
Серега
будет талантливый инженер.
В минуты отчаяния я завидую ему.
К
сорока годам это будет сильный, толковый командир производства. У него будет
хорошая ..далее