пошел -- все
снимается. И вот ты умираешь,
киноаппарат этот -- тело твое --
хоронют,
а
пленку берут и проявляют: смотрют, как ты жил... Вот.
-- Хм... Ну-ка,
еще что-нибудь, интересно. Поверить я, к сожалению, не
смогу, но вообще это интересно. Даже тех­нику стали использовать, надо же.
--
Поверить вы, знамо, не сможете.
Ну!.. -- дядя Гриша
чего-то вдруг
сердито оживился.
-- Вам же чудо нужно, чу­до! Вот
пускай небо раскроется,
пускай я увижу
знамение какое-нибудь -- крест огненный,
-- тогда я поверю!
Ах ты господи!.. --
где-то,
видно, настойчиво
требовали этих зна­мений, и
те, кто обращал
дядю Гришу к вере,
были,
наверно, очень
недовольны
этим
тупым требованием, и
это не­довольство усвоил и дядя
Гриша тоже. -- А чудо
-- на каж­дом шагу!
Чудо -- вон
в огороде: смотри, на
одной
сотке растет
морковь, огурцы, помидоры... Ведь это все -- дели­катесы, а все -- из земли.
Ведь все из
земли! Ты возьми ее в горсть да посмотри хорошенько -- что там?
Земля. А ты от­куда? Из земли...
-- Привет!
-- Из земли, и
в землю же обратишься. Сказано: ни один волос не упадет
с головы... Ты думаешь,
если ты -- Гена Пройдисвет, то над тобой нет закона
божьего? Есть.
-- Погоди, ты что-то все в кучу: и землю, и закон... Ты объясни сперва:
ну и что, что ты
стал такой смирный,
крот­кий?
Что ты
хвалишься-то этим?
Разве это хорошо?
-- Вы есть жуки навозные, вы
думаете: вот наша навоз­ная куча -- это и
весь
мир. Воюете, деретесь,
злитесь... А не знаете того, что вы все... все
люди -- под наблюдением.
--
Почему
же я не знаю, что
под
наблюдением? У меня
--
семнадцать
выговоров, у меня это наблюдение вот здесь си­дит.
-- Не про то наблюдение я говорю. Это --
ваше наблюде­ние,
вы
сами и
разбирайтесь. Я говорю про высшее наблю­дение, которое...
--
Знаешь что? -- перебил Генка,
глядя в глаза дяде Гри­ше, словно он
только что
догадался,
кто такой этот ново­обращенный,
этот смиренный.
--
Знаешь,
что
я
тебе скажу:
ни
хрена
ты не
верующий. Понял?
Если б
ты
по-настоящему верил,
ты
бы молчал об этом. А
ты, как сорока на колу, -- в
разные стороны: "Верю! Верю!" Не веришь, вот так.
Дядя Гриша кротко, смиренно посмеялся.
-- Эх, Гена... Гена ты и есть.
Дружок анчуткин. Жук на­возный. Ты меня
хочешь из равновесия вывесть, из покоя? Не выйдет.
-- С
чего это ты
вдруг в бога-то поверил? Шестьдесят лет прожил -- не
верил, вдруг -- на тебе...
-- Пошел я, иду, -- терпеливо
сказал дядя Гриша.
-- Иду с богом. А ты
колбаси дальше по дорогам -- где-нибудь го­лову сломишь.
Вопрос этот -- с чего
дядя Гриша, нормальный
мужик, вдруг
уверовал в
бога,
-- вопрос
этот всерьез заинтересовал
Генку,
даже встревожил.
Отец
Генки,
умелый
печник, хва­стун, неутомимый бабник в прошлом, так
объяснил
брат­нино обращение в веру:
-- Мужик,
он ведь как:
достиг возраста -- и
смяк телом.
А башка ишо
ясная --
какие-нибудь
вопросы хочет решать. Вот и начинается: один на вино
напирает --
башку
туманит,
чтоб
она
ни в
какие
вопросы
не
тыкалась,
другой... Миколай
вон
Алфимов,
знаешь ведь его?
-- историю колхоза
стал
писать. Кто куда, лишь бы голова не пустовала. А Григорий
наш, вишь, в бога
ударился. Пускай, он никому вреда
не приносит. С чего началось-то?
А у нас
же тут
верующие-то есть,
много.
Старухи-то.
Он
стал к
им похаживать от
нечего делать, а
те его сагитировали. Ты
не досажай ему
с
этим,
а то он
сердится. Не надо. Они безобидные люди.
Жена дяди Гриши померла
лет семь назад,
а жил
он со средней дочерью, ..далее