другое
время
и
при
других
обстоятельствах поймала бы себя на том, что она слишком театрально показа­ла
рукой на
тот берег,
на машины, и голос
ее прозвучал на последних
словах,
пожалуй, излишне
драматично,
но
сейчас
ей показалось,
что
она
сказала
сильно.
Во всяком случае,
все посмотрели туда, куда
она показала, --
там
стояли машины с хлебом.
-- У нас на это начальство есть, -- суховато сказал брига­дир.
-- Мы что, двужильные, что ли? -- спросил Митька.
Он
уже
не ждал
от
девушки "фокусов",
он
боялся, что
она уговорит
плотников остаться на ночь. Пятеро других стояли нахмурившись.
-- Товарищи!.. -- опять начала Леля.
-- Да
что
"товарищи"!
--
обозлился Митька.
--
Тебе ж сказали:
не
останемся... -- Митьке позарез нужно было быть вечером в клубе.
-- Эх вы!.. -- сказала Леля
и неожиданно для себя запла­кала.
-- Люди
стоят, машины
стоят...
их
ждут... а они... --
го­ворила
Леля,
слезая с
парома. Она вытирала ладошкой слезы, сердилась на себя, не хотела плакать, а
слезы все катились: она очень устала сегодня, изнервничалась с этим паромом.
Плотники растерянно
смотрели
на тоненькую девушку
в
узкой юбке. Она
отвязала лодку и, неумело загребая веслами, поплыла к берегу
-- Ты, Митька, балда все-таки, -- сказал бригадир. -- Ду­бина просто.
-- Он шибко грамотный стал, -- поддакнул один из плот­ников. -- Вымахал
с версту, а умишка ни на грош.
Митька насупился, скинул рубаху, штаны и полез молч­ком
в воду -- надо
было обмерить пролом в боку баркаса, чтобы заготовить щит-заплату. Остальные
тоже
молча
взя­лись
за
топоры.
На
берегу
Лелю
встретил
председатель
Тро­фимов.
--
Чего
они
там?
--
встревожился он,
увидев заплакан­ную Лелю. --
Небось лаяться начали?
-- Да нет! -- Леля выпрыгнула из лодки.
-- Попросила их... В общем, ну
их! -- Леля хотела идти в деревню.
Трофимов осторожно взял ее за тоненькую руку, повел обратно к лодке.
-- Поедем. Не переживай... Попросила остаться их?
-- Да.
-- Сейчас
поговорим с ними... останутся. Я еще трех плотников нашел. К
утру сделаем.
Леля
посмотрела
в
усталые
умные
глаза
Трофимова,
села
в
лодку,
тщательно вытерла коротким рукавом кофты запла­канные глаза.
Трофимов подгреб к парому, первым влез на него, потом подал руку Леле.
Плотники
старательно
тесали
желтые
пахучие брусья. Только
бригадир
воткнул топор в кругляш и подошел к пред­седателю.
-- Ну что тут? -- спросил Трофимов.
-- Ночь придется прихватить, -- сказал старик, сворачи­вая папироску.
--
Я
еще
троих вам подброшу. К
утру надо
сделать, черт
его...
--
Председатель
для
чего-то потрогал
небритую щеку, протянул
руку к
кисету
бригадира.
Леля
смотрела на
бригадира, на плотников, на их запо­тевшие спины, на
загорелые шеи, на узловатые руки. И опять ей захотелось плакать -- теперь от
любви к людям, к терпе­ливым, хорошим людям. Она
взяла
сухую, горячую руку
бри­гадира
и
погладила
ее.
Бригадир
растерялся, посмотрел
на Лелю,
на
председателя, сказал:
-- Это... Ну ладно. -- И пошел к своему месту.
-- Ничего, -- сказал Трофимов, внимательно глядя на па­пироску, которую
скручивал.
Митька Воронцов фыркал в воде у баркаса, кряхтел, пле­вался.
-- Ты чего? -- спросил бригадир. -- Чего не вылезаешь-то. Обмерил?
-- Обмерил, -- сердито ответил Митька.
-- Ну?
-- Чего "ну"?
-- Вылезай, чего ты!
-- Да тут... трусы спали, заразы. Кха!
Кто-то из плотников хихикнул. Все выпрямились и смот­рели на Митьку.
-- Это тебя Бог наказал, Митька.
Митька
нырнул,
довольно
долго
был
под
водой,
выныр­нул ..далее