Тихо,
тихо, --
успокаивал
Николай
Григорьевич
горя­чих
селян.
Странно,
он
становился
здесь
неким
хозяином --
на манер
какого-нибудь
вербовщика-работодателя
в толпе
ищущих.
-- Спокойно,
мужики, --
говорил
Николай Гри­горьевич, -- мы же не на базаре. Меня теперь интересует: сколько
над уровнем моря твое село? -- это вопрос к тому, в чьем селе дом-пятистенок
стоит дешевле.
Тот не знал. И
никто не знал, сколько над уровнем моря
их
деревни
и
села.
-- А зачем это?
--
Это
очень
важно,
--
пояснил
Николай
Григорьевич.
--
Для
сердечно-сосудистой системы необходимо.
Если место
немного возвышенное
--
тоже нельзя: сразу скажется нехватка кислорода.
-- Не замечали, -- признавались мужики.
Но
это --
так, это
Николай Григорьевич подпускал для пущей важности.
Больше говорили про цены
на постройки, на продукты, есть ли река
в деревне
или, может,
озеро, да­леко или близко лес...
Потом переходили на людей
--
какие
люди
хорошие
в
деревне:
приветливые, спокойные,
не
во­руют,
не
кляузничают.
И
тут
--
незаметно для себя -- начи­нали слегка врать
друг
другу.
Это
как-то само
собой
случа­лось,
никто
не
преследовал никакой
посторонней цели: один кто-нибудь начинал про своих людей, и уж
тут
другие
не могли
тоже умолчать, тоже рассказывали,
но так, чтобы получалось, что у
них -- лучше.
--
А у
нас...
обрати внимание: у
нас, если баба пошла по
воду, она
никогда
дом не запирает --
зачем?
Приткнет
дверь палочкой,
и все: сроду
никто не зайдет. Уж на что цыганы -- у нас их полно -- и то не зайдут: мы их
так приучили.
-- Да кого!.. Вы вот возьмите: у нас один вор есть...
-- Вор?!
-- Вор! Мы все про него знаем, что он вор, он уже раз пять сидел за это
дело. А у нас одна заслуженная учительни­ца живет, орден имеет... И этот вор
натурально пришел
к
ней и говорит: "Пусти
пожить недели
две". А он у нее
учил­ся
когда-то... в первом классе,
что ли. Он вообще-то дет­домовский, а
она, видно, работала
там. Да. "Пусти,
-- гово­рит,
-- пару недель пожить,
пока не определюсь куда-ни­будь".
-- Пустила?
-- Пустила! Ну, думаем, и обчистит же он ее!.. Жалели да­же старушку.
-- Дело в том, что у них такой закон есть: где живешь, там не воруй.
-- Да, да.
-- Не обчистил?
-- Не! Ни-ни, ни волоска не взял. Сдержался.
-- Нет, это уж такой закон. Вот если
бы взял...
если
бы он ее все же
обокрал, ему бы там свои за это дело...
-- Ни-чего не взял!
-- Это странно
все
же... Плевали они на эти
законы!
За­кон.
У меня
прошлый год стожок сена увезли, змеи ползу­чие...
-- Ну-у это такие, что ли! Это уж...
наш брат кто-нибудь, свои. На кой
ему черт сено, урке?
Смеялись.
Вспоминали
еще
случаи...
Курили
и курили
без
конца
--
накурено бывало так, что глаза слезились. А время, слава богу, шло: глядишь,
и
подойдет час ехать.
Ждать на вокзале --
это не самое милое из того, что
нам при­ходится делать.
-- А я как-то еду из района, --
встревал в минуту затишья какой-нибудь
расторопный, -- гляжу, стоит бабка... ну, лет так восемьдесят -- восемьдесят
пять. Подняла
руку,
я оста­новился.
"До
Красного,
сынок".
До
Красного
шестьдесят пять километров. "Платить-то, --
говорю, -- есть чем?" -- "Есть,
ми-лай, есть". ..далее