нежданный
гость:
вы­сокий молодой
парень, тот самый, который заполошничал тогда вечером при облаве.
Егор даже слегка растерялся.
-- О-о! -- сказал он. -- Вот так гость! Садись, Вася!
-- Шура, -- поправил гость, улыбнувшись.
-- Да, Шура! Все забываю. Все путаю с тем Васей,
по­мнишь? Вася-то был
большой такой,
старшиной-то рабо­тал...
-- Егор
тараторил, а сам, похоже,
приходил пока
в
се­бя -- гость
был
и вправду нежданный. --
Мы
с
Шурой
служили вместе, --
пояснил он. -- У одного генерала. Са­дись, Шура, ужинать
с нами.
-- Садитесь,
садитесь,
--
пригласила и
старуха.
А
старик
даже
и
подвинулся на лавке -- место дал:
-- Давайте.
-- Да нет, меня такси ждет.
Мне надо сказать тебе, Геор­гий,
кое-что.
Да передать тут...
-- Да ты садись поужинай! -- упорствовал Егор. -- Подо­ждет таксист.
-- Да нет... -- Шура глянул на часы. -- Мне еще на поезд успеть...
Егор
полез
из-за
стола.
И
все
тараторил,
не давая
време­ни Шуре
как-нибудь нежелательно вылететь с языком. Сам Егор, бунтовавший против слов
пустых и ничтожных, умел
иногда так много трещать и тараторить,
что вконец
запуты­вал других. Бывало это и от растерянности.
--
Ну
как,
знакомых
встречаешь
кого-нибудь?
Эх,
золо­тые
были
денечки!.. Мне эта служба до сих пор во сне снится. Ну,
пойдем
-- чего там
тебе
передать
надо:
в
машине,
что ли,
лежит? Пойдем,
примем
пакет от
генерала. Расписаться
ж
надо,
да? Ты сюда рейсовым?
Или
на перекладных?
Пойдем...
Они вышли.
Старик
помолчал...
И
в его
безгрешную крестьянскую
го­лову
пришла
только такая мысль:
-- Это ж сколько
они на такси-то прокатывают -- от го­рода
и обратно?
Сколько с километра берут?
-- Не знаю, -- рассеянно сказала Люба. -- Десять копеек.
Она в этом госте почуяла что-то недоброе.
--
Десять копеек? Десять копеек -- на тридцать
шесть верст... Сколько
это?
-- Ну, тридцать шесть копеек и будет, -- сказала старуха.
--
Здорово живешь!
-- воскликнул старик. --
Десять верст
-- это уже
руль. А тридцать шесть -- это... три шестьде­сят,
вот сколь. Три шестьдесят
да
три
шестьдесят --
семь
двадцать.
Семь
двадцать --
только туда-сюда
съездить. А я, бывало, за семь двадцать-то месяц работал.
Люба не выдержала, тоже вылезла из-за стола.
-- Чего они там? -- сказала она и пошла из избы.
...Вышла в сени, а
сеничная дверь на
улицу -- открыта. И она услышала
голос Егора и этого Шуры. И замерла.
-- Так
передай.
Понял? --
жестко,
зло
говорил Егор.
--
Запомни и
передай.
-- Я передам. Но ты же знаешь его...
-- Я знаю. Он меня тоже знает. Деньга он получил?
-- Получил.
--
Все. Я
вам
больше не должен. Будете искать,
я на вас всю деревню
подниму. -- Егор коротко посмеялся. -- Не со­ветую.
--
Горе... Ты не
злись только, я сделаю, как мне велено: если, мол, у
него денег нет, дай ему. На.
И
Шура, наверно,
протянул
Егору заготовленные деньги. Егор, наверно,
взял
их и
с силой ударил ими
по
лицу Шуру -- раз, и
другой, и третий. И
говорил негромко, сквозь зубы:
-- Сучок... Сопляк... Догадался, сучок!..
Люба грохнула чем-то в сенях. Шагнула на крыльцо.
Шура стоял руки по швам, бледный...
Егор протянул ему деньги, сказал негромко, чуть хрип­лым голосом: ..далее