А
Егор поднял руку навстречу "Волге". "Волга" останови­лась. Егор стал
договариваться с шофером. Шофер сперва не
соглашался везти, Егор достал
из
кармана пачку денег, пока­зал... и пошел садиться рядом с шофером.
В
это время к ним подошла старушка, которая
проявила участие к Егору,
-- не поленилась перейти улицу.
--
Я прошу извинить меня, --
заговорила она, склоняясь
к Егору. -- А
почему именно весной?
-- Садиться-то?
Так весной сядешь -- весной
и
выйдешь. Воля и весна!
Чего еще человеку надо? -- Егор улыбнулся старушке и продекламировал: -- Май
мой синий! Июнь голу­бой!
-- Вон как!.. -- Старушка изумилась.
Выпрямилась
и гля­дела на Егора,
как
глядят
в
городе
на
коня -- туда же, по улице
идет,
где
машины. У
старушки было румяное морщинистое
личико и ясные глаза.
Она, сама
того не
ведая, доста­вила Егору приятнейшую, дорогую минуту.
"Волга" поехала.
Старушка некоторое время смотрела вслед ей.
-- Скажите... Поэт нашелся. Фет.
А Егор весь отдался движению. Кончился поселок, выскочили на простор.
-- Нет ли у тебя какой музыки? -- спросил Егор.
Шофер,
молодой
парень,
достал
одной рукой из-за спины транзисторный
магнитофон.
-- Включи. Крайняя клавиша...
Егор включил какую-то
славную
музыку. Откинулся го­ловой на
сиденье,
закрыл глаза. Долго он ждал такого часа. Заждался.
-- Рад? -- спросил шофер.
-- Рад? -- очнулся Егор. -- Рад... -- Он
точно на вкус по­пробовал это
словцо. -- Видишь ли, малыш, если бы
я жил три жизни, я бы одну просидел
в
тюрьме,
другую
-- отдал тебе, а
третью -- прожил бы сам, как хочу. Но так
как
она
у
меня всего одна,
то
сейчас
я,
конечно,
рад.
А
ты
умеешь
ра­доваться? --
Егор от полноты чувства
мог иногда взбежать повыше --
где
обитают слова красивые и пустые. -- Умеешь, нет?
Шофер пожал плечами, ничего не ответил.
-- Э-э, тухлое твое дело, сынок, -- не умеешь.
-- А чего радоваться-то?
Егор вдруг стал
серьезным. Задумался. С ним это
быва­ло -- вдруг ни с
того ни с сего задумается.
-- А? -- спросил Егор из каких-то своих мыслей.
--
Чего, говорю,
шибко радоваться-то? -- Шофер был па­рень
трезвый и
занудливый.
--
Ну, это я, брат, не знаю -- чего
радоваться, -- загово­рил Егор, с
неохотой возвращаясь из
своего
далекого дале­ка. -- Умеешь -- радуйся,
не
умеешь -- сиди так. Тут не спра­шивают. Стихи, например, любишь?
Парень опять неопределенно пожал плечами.
-- Вот
видишь,
-- с
сожалением
сказал
Егор,
--
а ты
ра­доваться
собрался.
-- Я и не собирался радоваться.
-- Стихи надо любить, -- решительно закруглил Егор этот вялый разговор.
--
Слушай,
какие
стихи бывают. --
И
Егор начал
читать -- с
пропуском,
правда, потому что под­забыл.
...в снежную выбель
Заметалась звенящая жуть.
Здравствуй, ты, моя черная гибель,
Я навстречу тебе выхожу!
Город, город! Ты в схватке жестокой
Окрестил нас как падаль и мразь.
Стынет поле в тоске...
какой-то... Тут подзабыл малость.
Телеграфными столбами давясь...
Тут опять забыл. Дальше:
Пусть для сердца тягуче колко,
Это песня звериных прав!..
...Так охотники травят волка,
Зажимая в тиски облав.
Зверь припал... и из пасмурных недр
Кто-то спустит сейчас курки...
Вдруг прыжок... и двуногого недруга
Раздирают на части клыки.
О, привет тебе, зверь мой любимый!
Ты недаром даешься ножу.
Как и ты -- я, отвсюду гонимый,
Средь железных врагов прохожу.
Как и ты -- я всегда наготове,
И хоть слышу победный рожок,
Но отпробует вражеской крови
Мой последний, смертельный прыжок.
И пускай я на рыхлую выбель
Упаду и зароюсь в снегу...
Все же песню отмщенья за гибель
Пропоют мне на том берегу.
Егор, сам
оглушенный силой слов, некоторое время сидел,
стиснув зубы,
глядел
вперед.
И была в его взгляде, со­средоточенном, устремленном вдаль,
решимость, точно и ..далее