Только бы веселей и желательно с водкой.
Поэтому сейчас я не буду
врать: я
не знаю. Может, вернусь. Может, нет.
-- Спасибо за правду, Егор.
-- Ты
хорошая, --
вырвалось у Егора.
И
он
засуетился,
хуже
того,
занервничал. -- Повело!..
Сколько
ж
я раз говорил это
слово.
Я
же
его
замусолил. Ничего же слова
не стоят!
Что за люди!.. Дай, я сделаю так.
--
Егор положил свою руку на
руку
Любы. -- Останусь один и
спрошу свою душу.
Мне на­до, Люба.
-- Делай, как нужно. Я тебе ничего не говорю. Уйдешь, мне будет
жалко.
Жалко-жалко! Я, наверно, заплачу... --
У Любы
и теперь на глазах выступили
слезы. -- Но худого слова не скажу.
Егору вовсе стало невмоготу: он не переносил слез.
-- Так... Все, Любовь. Больше не могу -- тяжело. Прошу пардона.
И
вот шагает он раздольным молодым полем... Поле не­паханое, и
на нем
только-только
проклюнулась первая
ост­ренькая травка. Егор шагает
широко.
Решительно. Упрямо. Так он и
по жизни своей шагал, как
по
этому полю,
--
реши­тельно и упрямо. Падал, поднимался и опять шел. Шел -- как будто в этом
одном все исступление, чтобы идти и идти, не останавливаясь, не оглядываясь,
как будто так можно уйти от себя самого.
И вдруг за ним -- невесть откуда,
один
за
одним -- стали
появляться
люди.
Появляются
и
идут
за
ним,
едва
поспе­вают. Это
все его дружки,
подружки,
потертые,
помятые,
с
бессовестным
откровением
в глазах.
Все
молчат. Молчит и Егор -- шагает. А за ним толпа все прибывает... И долго шли
так.
Потом
Егор
вдруг
резко
остановился
и,
не
оглядываясь,
с
силой
отмахнулся от всех и сказал зло, сквозь зубы:
-- Ну, будет уж! Будет!
Оглянулся. Ему навстречу шагает один только Губошлеп. Идет и улыбается.
И держит руку в кармане.
Егор
стиснул
крепче
зубы и
тоже
сунул руки
в
карманы... И Губошлеп про­пал.
...А
стоял
Егор
на дороге
и поджидал:
не поедет
ли
авто­бус
или
какая-нибудь попутная машина -- до города.
Одна грузовая показалась вдали.
Работалось
и
не работалось Любе
в
тот
день... Перемога­лась душой.
Призналась нежданно подруге
своей, когда от­доились,
молоко
увезли
и они
выходили со скотного двора:
-- Гляди-ка, Верка, присохла ведь
я к
мужику-то. -- Ска­зала
и
сама
подивилась. -- Ну, надо же! Болит и болит ду­ша -- весь день.
-- Так а совсем уехал-то? Чего сказал-то?
-- Сам, говорит, не знаю.
-- Да пошли
ты его к
черту! Плюнь. Ка-кой! "Сам не знаю". У него жена
где-нибудь есть. Что говорит-то?
-- Не знаю. Никого, говорит, нету.
-- Врет!
Любка,
не дури: прими опять Кольку, да живите. Все они
пьют
нынче!
Кто
не
пьет-то? Мой вон позавчера
пришел... Ну,
паразит!..
-- И
Верка,
коротконогая
живая ба­бочка,
по секрету,
негромко рассказала:
--
Пришел, кэ-эк я его
скалкой огрела! Даже сама напугалась.
А утром встал --
голова, говорит, болит, ударился где-то. Я ему: пить надо меньше. -- И Верка
мелко-мелко засмеялась.
-- И когда успела-то? -- удивилась опять Любка своим мыслям.
-- А? -- не поняла Верка.
--
Да когда,
говорю, успела-то? Видела-то... всего сутки. Как же так? ..далее