--
поспешно,
с бодрецой откликнулся Иван. Но головы
опять не
поднял.
-- У меня есть бутылочка сухого... Выпьешь?
Иван глянул на дверь.
-- Она долго не придет -- там очередь. Выпей, легче ста­нет.
-- А вы?
-- Я не хочу... У меня не болит.
Профессор достал из чемодана длинную
бутылку. Сам тоже
посматривал на
дверь. Налил стакан. Иван одним махом оглушил стакан.
-- Ху!..
-- Еще?
-- Нет. Спасибо.
-- Тяжело бывает после выпивки?
-- Да не то что тяжело -- муторно.
-- Но ты особо-то не переживай, ничего вчера безобраз­ного не было.
Иван мучительно поморщился.
--
Трепался,
наверно!..
Гадский
язык:
обязательно
натре­паться!
Ненавижу себя за
это!.. Один раз, знаете, поехал на мельницу.
А мельница у
нас в
другом
селе,
за
пятьдесят километров.
Смолол.
Ну,
выпили там
с
мужиками...
И чего мне в башку влетело: стал
всем доказывать, что
я Герой
Социалис­тического Труда.
-- О!
-- Ну!
Меня
на смех, я в драку... Как
живой остался! --
их
человек
восемь, мужиков-то.
-- Да-а. А вчера что-то быстро ты захмелел-то?
-- Да я же еще днем коньяк пил! С этим ворюгой-то. Ну и развезло -- ерш
получился. А так-то не слабый... А чего я го­ворил там?
-- Где? У студентов? Рассказывал, как ты хорошо жи­вешь.
-- О-о!.. Вот же козел!
-- Ну а как жизнь вообще-то? Если не трепаться...
-- Да ничего живу... Нормально.
Я не гонюсь за богатст­вом. Мне бы вот
ребятишек выучить
-- больше ничего
не
надо. Ничего
так-то
--
все есть.
Телевизор есть, корова есть. Свинья даже есть, хоть я их ненавижу, собак, --
прожорли­вые. Все есть, я не жалуюсь.
-- Иван, ты хотел про учителей рассказывать... Расскажи?
Иван посмотрел на дверь купе...
-- Ладно, -- сказал профессор, -- мы еще выберем время.
Велика матушка-Русь!
И на
восходе солнца, и на заходе солнца, и бельм днем и ночью -- идут,
идут, идут поезда. И куда только едут люди? Куда-то все едут, едут...
Молоденький
офицерик,
от
которого вкусно
пахнет
ма­миным
молоком,
говорит миловидной соседке по купе:
-- Все это хорошо, но это -- сплошная чувствительность. Мы
сегодня
--
не те.
-- Но это же прекрасно, -- неуверенно сказала соседка. И прочитала:
Будто я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
-- Не мужские стихи, -- проговорил жестокий лейте­нант. -- Розовый конь
-- это не из двадцатого века. Согласи­тесь.
Как
тут
не
согласиться!
И миловидная соседка пожимает
плечами, что
можно понять, как "пожалуй".
Две дамы от души состязаются в любезности.
-- Позвольте, разрешите, я полезу на верхнюю полку.
-- Да нет, зачем же? Я могу туда прекрасно полезть.
-- Но меня это нисколько не затруднит!
-- Меня это тоже ничуть не затруднит. Что вы!
--
Прошу
вас, устраивайтесь
внизу.
Честное
слово,
меня
ничуть не
затруднит...
-- Нет, пожалуйста, пожалуйста...
Внизу на диване
полулежит здоровенный
парнина и, от­ложив "Огонек"
в
сторону, с интересом слушает дам.
А
вот -- дядя... Вооружившись мешком и чемоданом, та­ранит встречных и
поперечных в проходе общего вагона. Ему кричат:
-- Что же ты прешь, как на буфет! Дядя!..
-- Ну, куда? Куда?
-- Эй!.. Можно поосторожней?!
Дядя -- ноль внимания. Трудный опыт российского пас­сажира подсказывает
ему, что главное -- занять
место. Мож­но себе представить, что когда-нибудь
все вагоны будут купейные, а если будут общие, то в них
будет свободно... И
что же будет? -- тоска зеленая!
Едут, едут, едут...
Спят...
Читают...
Играют в карты...
Играют в домино...
Рассказывают друг другу разные истории из жизни...
Едят...
Едят...
Едят...
Иван двинул с дороги письмо домой.
"Здравствуйте, родные:
теща Акулина Ивановна,
дядя Ефим
Кузьмич, тетя Маня, няня Вера, дед и
детки:
Валя
и Нина!
Во
первых
строках
моего
письма
сообщаю,
что
мы
живы-здоровы, чего и вам желаем. Пишу с дорога, поэтому еще конца
нет. Едем
мы хо­рошо, но я по ошибке схватил купейный билет, но зато едем без горюшка.
Едем
по
просторам нашей ..далее