встал. -- Буты­лочку
брать с
собой? -- спросил девушек.
Девушки засмеялись.
-- Берите!
-- Ваня, а ты бы воздержался -- не ходил, -- сказала Нюра.
Но Ивану очень интересно с профессором.
-- Да будет тебе! Чего туг такого? Рядом же.
-- Да ничего! Будешь потом по вагону бегать...
-- Нюра, он не будет бегать по вагону, -- пообещал про­фессор.
И профессор с Иваном ушли.
А луна светила!.. Ночь шла по земле, выстилая на полях белые простыни.
Жутковато,
гулко
прогудел
мост...
Поезд
выскочил
из
его железной
паутины и громко закричал, радуясь воле.
Выбежали к
дороге
белоногие
березки
-- и такие они ясные, белые под
луной, такие родные... И грустные. Смот­рят вслед поезду.
-- А вот
вы приезжайте,
посмотрите!
-- шумел в
купе, где
студенты,
щедрый, размашистый Иван. -- Вот тогда узнаете, как я живу!..
Студентам весело. Ивану тоже.
Только профессор как-то
задумчиво смотрел на Ивана:
не
то ему
жалко
Ивана, не то малость неловко за него.
-- А косить мы будем?
-- А зачем косить? У нас теперь машины косют...
А-а, так -- в
охотку?
Можно покосить. Я вас устрою.
Но это,
ре­бятки,
тяжело. Лучше
мы
с вами
сядем в лодочки... Как в песне-то поется:
С сестрой мы в лодочку садились,
Тихо-онько плыли по волна-ам...
Студенты засмеялись.
-- А "Волга" у вас есть?
-- А зачем
она мне?
Я без
"Волги"
вот так
живу! Я,
ребят­ки, живу
крупно. Чего только у меня нет! У меня -- зайдешь в дом -- пять ковров сразу
висят. Персидских.
-- А шкура медвежья есть?
-- Три штуки.
Одна
в
прихожке
--
я сапоги об
ее выти­раю, одна
в
детской, детишки на
ней играют, волосья дерут... Дальше, посмотрим
направо
-- барометр висит...
-- А громоотвод?
-- Громоотвод -- на крыше. Я пока внутренность описы­ваю. А налево, как
зайдешь,
--
сервант на
тоненьких
ножках. Я его один раз
-- с получки --
задел нечаянно, на сорок во­семь рублей одной только посуды расколол...
-- Жена вам -- скандал?
--
Не, она у меня не базланит. Это не то что есть некото­рые... Ох, не
будьте такими -- это хуже всего на свете. Тут и так-то... не
сладко, а если
еще и дома... Если я устал как со­бака, я посплю, отдохнул -- можно снова за
работу. А если еще дома... Нет, это плохо. Хуже нет.
-- Вы же говорите, вы хорошо живете.
-- Я-то хорошо!
Я про
других. Я-то --
дай Бог каждому! Я,
допустим,
прихожу с работы: "Ну,
Нюся,
давай корми,
го­лубушка".
Она
на
стол
--
картошку с мясом. Мясо у меня круглый
год не выводится. Свиннота эта у меня
вот
здесь
си­дит. --
Иван хлопнул себя
по загривку. -- Ох, и прожорливые
же!.. Иной раз взял
бы ружье
и пострелял
всех к чертовой ма­тери. А если,
бывает, совсем здорово устанешь на работе, я сразу, с порога: "Ну, Нюся..."
Нюра сидела одна у темного окна, слушала песни по ра­дио.
Вошел профессор.
-- Ну, Нюся!.. Что, скучаем?
-- Что он там? -- озабоченно спросила Нюра.
--
Иван?..
Да
ничего
особенного,
не
беспокойтесь.
Рас­сказывает
студентам, как он хорошо живет, богато.
--
Тьфу,
трепло!
Вот
трепло-то!
Пара
штанов
завелась
лишняя
да
рубаха-перемываха...
Богач!
Вот,
знаете,
так
му­жик
--
ничего,
грех
жаловаться: ребятишек любит,
меня жа­леет... Но как выпьет, тут уж держись:
или хвастать начнет, какой он богатый, или в драку лезет. И ведь
сколько уж
раз
учили, дурака, один раз голову стяжком проломили
--
ней­мется! Нальет
глаза, и все нипочем: на пятерых -- на пятерых лезет.
-- Часто пьет?
-- Да нет, так-то грех тоже
жаловаться. Работает-то он, правда, много. ..далее