заговорились с Сергеем Федорычем. Давно пришел?
-- Да как тихо вошел! -- удивился и Сергей Федорыч.
-- В чем дело? -- спросил Иван.
-- Ни в чем.
-- Кому семьдесят лет?
-- Мне, -- сказал профессор.
-- Нет, я же слышал...
-- Ложись-ка спать, Ваня,
-- мирно сказала Нюра. --
Ло­жись. Лезь вон
на полку и засыпай. Все рассказал людям, рассказал, как живешь, спел... чего
еще?
Свою
норму выпол­нил
--
можно и на боковую. Лезь, Ванюшенька, лезь,
милый. Лезь баиньки. Давай.
-- Я ничего не понимаю, -- пробормотал Иван.
-- Завтра поймешь. Завтра все поймешь.
Иван полез на верхнюю полку и затих.
Пришла Люба... Прошуршала в полутьме платьем, легко запрыгнула на полку
и тоже затихла.
Профессор с Нюрой остались сидеть у окна.
-- Что же, правда, что ли, там такая жизнь?.. -- спросила Нюра тихо. --
Парень-то рассказывал...
-- Нет, -- тоже тихо откликнулся
профессор. -- Впро­чем... что-то есть
и от правды.
-- Гляди-ка, корову, говорит, целую ухнул... Неужели можно?
-- А сколько корова стоит?
-- Четыреста -- четыреста пятьдесят... А с телком -- так и больше.
-- Можно. Можно и корову с телком ухнуть... На Руси умеют коров ухать.
Все, наверно, спят в длинном поезде.
Не спят только на паровозе.
Машинист,
пожилой уже человек, глядя
вперед,
вдруг
спросил молодого
помощника:
-- Кольк, знаешь, как в отделе кадров бухгалтера подби­рали?
--
Знаю.
Третий сказал:
"А
сколько
вам надо?" Ты
уж
седьмой
раз
рассказываешь.
Машинист засмеялся.
-- Придумают же!.. Смешно.
-- Анекдот-то -- вот с такой бородой.
-- Все равно смешно. Интересно, кто их сочиняет?
Колька пожал плечами.
-- Люди...
-- Я вот хочу какой-нибудь сочинить, и никак не выходит.
Нюра спит... Но вот какая-то далекая тревога отразилась на ее спокойном
лице.
Она увидела сон.
Распахнулся
огромный,
с
плющом,
с
фикусами
в
огром­ных
кадках,
сверкающий
зал
ресторации. И
весь он
ходуном
ходит.
Полуголые
девицы,
волосатые парни зашлись в танце... "Очи черные".
Гремит
и кривляется "ритмичная
жизнь". То ли это ка­кой-то вселенский
шабаш,
то ли завтра
--
конец
света. Не архангел ли
Гавриил дует
в свою
сзывающую трубу,
и
нет ли тут
-- среди обаятельных дам и джентльменов
--
этих, с хвос­тиками и на копытцах?
С трудом продралась Нюра через
гремящий, орущий, бесноватый
зал...
И
вышла
к
столу, где пирует
ее Иван.
Он славно пирует!
По бокам его почти
голые девицы, смеются, пьют шампанское...
-- Пойдем домой! -- сказала Нюра.
Иван отрицательно покачал головой. И усмехнулся.
И сильней грянула музыка, и пошли кривляться вовсе безобразно...
Нюра пошла к выходу. Ей в лицо смеялись, девицы про­плывали у нее перед
носом, подергивая плечиками...
И вдруг Нюра
остановилась. И заткнулась музыка... И
все замерли. Нюра
опять пошла к
столу...
И с ее
шагами,
сперва
тихо,
потом громче
стала
нарастать удалая, вольная музыка "Из-за острова на стрежень".
И сам Иван сидит за столом в облике Стеньки Разина... И
грозно смотрит
на Нюру.
Нюра
подошла, выдернула мощной рукой его из-за стола и дала пинка
под
зад. И сама пошла следом за ним.
На пороге, в дверях, оглянулась и произнесла гневную речь.
-- Эх вы! -- сказала она. -- Смеетесь?! Над кем смеетесь?! Это над вами
смешно-то. Это мне надо смеяться-то, а не
вам. Что вы делаете?! Как вам
не
стыдно?! Девушки!.. Зачем заголились? Чтобы мужиков приманивать?
Да если ты
хорошая, если ты
человек
хороший, мужик и
так увидит. На вас
же
глядеть
муторно! Тьфу!..
В такие-то годы -- работать да детей
рожать, а
вы
с ума
сходите.
За Нюрой,
за ее спиной, стали появляться мужчины пен­сионного возраста
и тоже укоризненно смотрели. И молчали.
-- Мой вам совет: прекратите это и займитесь полезным трудом!
Положительные мужчины за Нюрой захлопали.
-- Чтобы я этого больше не видела!
Мужчины опять захлопали...
Нюра проснулась, полежала немного и шепотом позвала:
-- Вань!..
Иван спал глубоким сном.
Нюра встала, потрогала его на верхней полке... И опять легла. И закрыла
глаза.
Утром проснулся Иван с больной совестью.
Проснулся и не поворачивался,
лежал тихо. ..далее